Седьмой от Адама - Владимир Резник
Шрифт:
Интервал:
— Ладно, Енох. Не обижайтесь. Мы ведь с вами оба алхимики, оба экспериментаторы. И мне, и вам — ну, признайтесь честно — интересно, что из этого выйдет. Так какая это будет буква по вашей каббале?
— Это будет «Нун», четырнадцатая буква, — прошептал Енох. — Испытание смертью. Тринадцатый аркан. Делать её нужно будет через три недели, под знаком Скорпиона.
— Ну, вот и отлично. Видите, как совпало. Это тоже хороший знак, что доски привезли вовремя! — князь Турн-унд-Таксис пришёл в благодушное настроение. — Не бойтесь, Енох. От сил земных я вас прикрою, ну а с силами небесными вы уж сами как-нибудь разберётесь.
Он сам развеселился своей шутке, посмеиваясь, надел плащ и уже у выхода, вспомнив, полез в карман и вытащил небольшой, но увесистый мешочек, сладко звякнувший золотом.
— Это вам, Енох. Считайте это авансом.
— Благодарю вас, князь.
Закрыв входную дверь, он постоял недолго в темноте. Потом вернулся в мастерскую, запер тщательно внутреннюю дверь, достал из потайного ящика бюро небольшую тетрадь в чёрном кожаном переплёте и, подвинув поближе свечу и чернильницу, стал писать, заполняя чистую страницу аккуратными, чётко выведенными буквами — справа налево.
Глава 4
4.1
Лучше бы он не приезжал на эту встречу. Лучше бы они остались в его памяти такими, какими он их запомнил тогда, двадцать пять лет назад, — молодыми, красивыми и полными надежд. Сначала собрались в школе, поохали, пообнимались, посидели в актовом зале, заглянули в классную комнату, повидались с немногими оставшимися в живых, некогда страшными и частенько ненавистными преподавателями. Поумилялись тому, каким маленьким кажется сейчас когда-то огромное и порою опасное школьное здание… и быстро перебрались в заранее снятый зал ресторана. По дороге ещё разбирались со списком — выясняли, кто внёс деньги на банкет, а кто решил погулять бесплатно, и чуть не рассорились. Примирил всех первый тост и быстро, чтобы не успели наесться, второй. А дальше пошли воспоминания — у каждого свои и зачастую нестыкующиеся, — но кто обращает внимание на такие мелочи по прошествии двадцати пяти лет? А чуть позже, после четвёртого-пятого тостов, вспомнили и старые обиды, но всё же не подрались, а выпили ещё и обнялись. И Ниночка пришла — располневшая, добрая, милая и с новеньким перманентом. Мазину, в какой-то момент представившему себе, что было бы, если бы тогда она выбрала его, и не уехал бы он в Ленинград, а женился бы на ней, остался бы в этом городе и работал бы в какой-нибудь конторе, стало так страшно, что выпил он побыстрее ещё и набросился на селёдку под толстой свекольно-майонезной шубой. Закончилось всё далеко за полночь. Расползлись с трудом, не забыв забрать с собой недоеденные салаты и недопитую водку, наобещав друг другу писать, созваниваться и обязательно, обязательно видеться чаще.
Сердитая и заспанная ночная дежурная смягчилась от зелёненькой трёхрублёвки и, ворча, впустила в гостиницу запоздавшего и очень нетрезвого постояльца. В эту ночь ему наконец-то удалось выспаться, хотя все самые сладкие предрассветные часы был он занят тем, что бегал по вязкому, чавкающему болоту и отстреливался из огромного фотоаппарата от партизана Изи. Проснулся он уже ближе к полудню посвежевшим, но немного заторможенным: два дня, а вернее, двое суток почти непрерывного выпивания дали себя знать. Он успел принять душ и побриться, до того как в дверь постучали.
«Да что ж это такое, — мысленно взвыл он, прыгая на одной ноге и заталкивая вторую в убегающую штанину. — Это гостиница или проходной двор?»
Рванул дверь резко, не спрашивая, кто там. И сразу узнал человека, стоявшего в коридоре. Всё как описал Изя: рыжий, застёгнутый на все пуговки и явно какой-то не наш. Чуть выше среднего, худощавый, мазинских лет и совсем не страшный… Плохо было, что человек-то тоже понял по мазинским глазам, что его узнали, — и это предвещало сложный разговор. Поскольку Михаил Александрович выжидательно молчал, то рыжий начал первым. Он слегка поклонился — что уже выдавало в нём не советского человека — и представился.
— Меня зовут Максим Таксинов, а вы, судя по всему, Михаил Александрович Мазин? — В его речи действительно слышался лёгкий акцент, но фразы он строил правильно, и было немудрено, что Изя принял его за прибалта.
— А… по какому вы, собственно, вопросу? — Мазин решил пока на всякий случай не подтверждать, что это он, — может, ещё удастся как-то избавиться от непрошеного гостя.
— Я хотел поговорить с вами, Михаил Александрович, по одному важному делу, и мне кажется, что вы даже знаете по какому.
— Ничего я не знаю, — вяло уже возразил Мазин, понимая, что отбрехаться от гостя не получится, но всё же сделал ещё одну попытку. — Да и некогда мне. Я на кладбище сейчас собрался пойти, а завтра мне уезжать.
Это он соврал, и сам не понял зачем — билет у него был только на послезавтра. Но гость не обратил внимания на эти ухищрения.
— Я не отниму у вас много времени. Может, нам будет удобнее говорить внутри?
Мазин сдался и повернулся боком, пропуская гостя в номер. В отличие от бесцеремонного следователя, гость не стал самостоятельно занимать единственный стул, и Мазину ничего не оставалось, как самому подвинуть его гостю.
— Мне кажется, вы, Михаил Александрович, в курсе причин моего посещения, но если вам угодно, я объясню. Я пришёл к вам, потому что вы знакомы с Исааком Гершевичем и интересовались им несколько дней тому назад. И что-то мне подсказывает, что вы знаете и о нём самом, и о его фотокамере гораздо больше, чем вы пытаетесь нас убедить. — Мазин заметил это «нас», сделал вялый протестующий жест, но гость не дал ему перебить себя. — Я сразу хочу ответить на вопрос, который вы явно сейчас зададите: какое отношение и какое право я имею вас что-либо спрашивать. Дело в том, что я являюсь владельцем этой камеры, которую Исаак Гершевич, можно сказать, незаконно получил — чтобы не сказать «украл» — и привёз в этот город из Германии.
— Да как вы можете быть её владельцем? — возмущённо начал Мазин и осёкся, сообразив по вспыхнувшим зелёным глазам гостя, что заторможенное похмельем сознание сыграло с ним злую шутку, и что он попался.
— Так вы всё-таки знаете про камеру, Михаил Александрович, — мягко, но с нажимом сказал гость.
— Ничего я не знаю! — бросился в атаку разозлённый своей оплошностью Мазин. — Ни про Изю вашего, ни про какие фотокамеры. Ничего в них не понимаю, ничего о них не знаю и знать не хочу! Отстаньте вы от меня! Сначала вампир этот бледнолицый, теперь вы!
— Какой ещё вампир? — удивился гость, ошеломлённый таким натиском.
— Да этот, следователь ваш, Наливайло! Зубом цыкающий и на вампира похожий. Он же по вашему заданию приходил?
— По заданию? А почему вы считаете, Михаил Александрович, что следователь прокуратуры Наливайло мог выполнять чьи-то, а тем более мои задания? — Гость стал ещё внимательней и напряжённей и вопросы задавал уже требовательно-угрожающим шёпотом. — Откуда у вас такие странные идеи? Что вы об этом знаете?
И тут Мазин не выдержал. В тухлом похмелье, тормозившем его с самого утра, мутной пеленой обволакивавшем его мозг и не дававшем ясно мыслить, наконец появился просвет — разрыв в облаках, через который ярко засверкало солнце.
— Вон! Вон отсюда! — заорал просветлевший Мазин.
4.2
Поиски места, где бы можно было найти поздний завтрак, вывели его к вокзалу. Все рестораны в городе, включая гостиничный, были ещё закрыты. Единственная известная ему по юношеским воспоминаниям столовая находилась, судя по выцветшей вывеске, на ремонте уже не первый год. Зато на вокзальной площади нашлась женщина с огромной кастрюлей пирожков с ливером по гривеннику. Мазин готов был поклясться, что это она — та самая продавщица, у которой он покупал пирожки тридцать лет назад. Ему вдруг показалось, что он помнит и её усталое, морщинистое, коричневатое лицо и засаленный белый фартук, и красные, задубевшие на холоде руки. Даже бумага, в которую она заворачивала пирожки покупателям, была та же: узкая, грубая, серовато-белая кассовая лента.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!